Loving humanity means as much, and as little, as loving raindrops, or loving the Milky Way. You say that you love humanity? Are you sure you aren’t treating yourself to easy self-congratulation, seeking approval, making certain you’re on the right side?

In the depths of my heart I can’t help being convinced that my dear fellow-men, with a few exceptions, are worthless.

Ах, век мифов и легенд. Шарлемань, рыцарство, горный Пиренейский
перешеек, будущее Европы, будущее всего Христианского мира на чаше весов, героический арьергард, рог зовущий на битву, человеческая жизнь, пусть сама по себе ничтожная, пусть всего лишь игрушка в руках случая, но тем не менее вброшена в столкновение более значительных сил. Быть пешкой действительно многое значило во времена, когда на шахматной доске стояли рыцари, епископы и короли, когда пешка могла мечтать о том, чтобы стать королевой, когда черные сражались против белых и над всеми был Бог.
Понимаете теперь, что мы потеряли? Теперь есть только пешки и обе стороны играют серыми.

Music — good music, great music — had a hard, irreducible purity to it. It might be bitter and despairing and pessimistic, but it could never be cynical. If music is tragic, those with asses’ ears accuse it of being cynical. But when a composer is bitter, or in despair, or pessimistic, that still means he believes in something.

Who are we? We find that we live on an insignificant planet of a humdrum star lost in a galaxy tucked away in some forgotten corner of a universe in which there are far more galaxies than people.

And I alone of all mankind
Were left in loneliness behind.